Назначение Андрея Анатольевича Крайнего на должность руководителя Федерального агентства по рыболовству в среде рыбопромышленников было принято с воодушевлением. Разумеется, когда системный кризис доверяют «разруливать» профессионалу в данной отрасли, все ждут от него и профессиональных управленческих решений. С этой темы и начал разговор главный редактор журнала «Fishnews – Новости рыболовства» с новым руководителем Росрыболовства.

- Андрей Анатольевич, в рыбохозяйственном комплексе страны накопилось много проблем. Каким образом Вами будут расставляться приоритеты, какие задачи Вы считаете на сегодня самыми главными?

- Действительно, задач очень много, и большинство из них претендуют на роль первоочередных. Прежде всего, существует системная проблема, которая возникла при проведении административной реформы. Ее разработчики, к сожалению, не предусмотрели, что в результате их преобразований отрасль может оказаться в таком тяжелом положении. На самом деле количество ведомств, которые регулируют, контролируют, надзирают, разрешают или не разрешают производить те или иные действия в области рыболовства, увеличилось до полутора десятков. А в результате получилось, как в известной русской пословице: у семи нянек – дитя без глазу. Или как у Райкина: «Кто шил костюм? Я пришивал пуговицы. К пуговицам претензии есть? К пуговицам претензий нет – пришиты, не оторвешь!».

У нас сегодня права и обязанности закреплены за самыми разными ведомствами. Причем, если часть надзорных функций ушла в Россельхознадзор, с которым мы хотя бы находимся в одном Министерстве сельского хозяйства, то некая часть функций ушла в ведомства, для которых вопросы рыболовства являются далеко не профильными. И в этих ведомствах, соответственно, вопросы рыболовства рассматриваются по остаточному принципу, в соответствии с их ведомственным порядком и делопроизводством.

- И для многих в этих ведомствах непонятно, как решать эти вопросы.

- Совершенно справедливо. Люди никогда с этим не сталкивались, у них нет специалистов в этой области. Они, в лучшем случае, сегодня лишь констатируют ситуацию.

Получается, что решение многих проблем зависит от качества взаимодействия целого ряда министерств и ведомств. Помимо Росрыболовства в этой цепочке находятся МЭРТ, Минприроды, УФПС ФСБ России, Россельхознадзор, Минсельхоз, Минфин, МИД, другие ведомства, причем в каждом таком звене видят ситуацию по-своему и принимают или не принимают решения, исходя из своих ведомственных интересов. И вместо того, чтобы начать решать проблемы рыбной отрасли, которые копились на протяжении последних двадцати лет, вместо того, чтобы начать поступательное движение, добиваясь положительных результатов в развитии рыбохозяйственного комплекса, сегодня все силы приходится отдавать на преодоление ведомственных барьеров. Пожалуй, это главная проблема, которая тянет за собой и все остальные.

Существуют такие характерные показатели как общий вылов и количество рыбы на душу населения. Они являются индикаторами состояния дел в отрасли. В нашей стране ОДУ 1990 года был утвержден на уровне 8 миллионов тонн. Еще раньше СССР добывал 10,5 миллионов тонн ВБР, в том числе в Мировом океане. Количество рыбы на человека в СССР при населении в 250 миллионов составляло 25 килограммов. Сегодня, когда количество россиян сократилось до 145 миллионов человек, потребление рыбы на одного человека уменьшилось до 12 кг. А уровень добычи составляет 3 миллиона 200 тысяч тонн при ОДУ в 4 миллиона 100 тысяч тонн. На самом деле эти цифры очень показательны. Если мы сегодня добываем рыбы и морепродуктов в три с половиной раза меньше чем в СССР, то это сразу говорит о состоянии промысловых зон, о состоянии флота, на котором мы работаем, о состоянии береговой инфраструктуры и так далее.

То есть в этих данных, в этих цифрах, как в капле воды отражаются все проблемы рыбохозяйственного комплекса страны.

И проблема ведомственной разобщенности – самая главная из них. Вследствие чего «буксует» и Закон «О рыболовстве и сохранении водных биоресурсов». Хотя стоит отметить, что лучше иметь такой закон, чем никакого. В него надо вносить изменения, и мы этим занимаемся.

К сожалению, в последнее время на каком-то этапе Федеральное агентство по рыболовству утратило инициативу и коммуникативную способность. Например, необходимы поправки в Федеральный Закон «О рыболовстве». Для того чтобы внести их в Госдуму, необходимо обсудить проект документа на профильном комитете, который возглавляет госпожа Н. В. Комарова. Я спрашиваю своих коллег-подчиненных: с комитетом работаем? – Работаем. – Внесли? – Внесли. – Когда комитет состоится, когда рассмотрят наши предложения? – Вы знаете, очень много вопросов, большая очередь, мы пока в этой очереди в хвосте стоим – где-то на сентябрь.

Однако все понимают, что нас ждет последний год работы Думы этого созыва, и если мы не утвердим сейчас поправки на заседании профильного комитета, то на рассмотрение Госдумы мы их точно внести не сможем. А когда придет новый состав Думы, то первые полгода-год депутаты будут рассаживаться, делить комитеты, портфели, потом начнут вникать в суть вопроса… Мы опять теряем целый год!

А тем временем решение проблемы, которое, по сути, не терпит отлагательства, будет висеть в воздухе. Это законодательный акт о работе в исключительной экономической зоне Российской Федерации, направленный на пресечение неконтролируемого вылова и вывоза ВБР за рубеж. Действующее сейчас законодательство не позволяет нам должным образом регулировать все экспортные операции, осуществляемые в исключительной экономической зоне. Все, казалось бы, понимают, что нужно, но у Росрыболовства нет права законодательной инициативы. То есть мы вновь начинаем увязать в межведомственном согласовании, внося свои предложения по изменению законодательства. Таким образом, ведомственная разобщенность влияет на принятие или, точнее, непринятие чрезвычайно важного закона, отсутствие которого, без преувеличения, не только угрожает экономической безопасности страны, но, я бы сказал, и территориальной целостности страны. Потому что у нас существует категория людей, которых с Российской Федерацией, по большому счету, уже ничего не связывает. Кроме паспортов, да и то, не удивлюсь, если у них есть и паспорта иных государств.

Понимаете, поставить на каждом судне человека с ружьем можно, но тогда через какое-то время вы придете к тому, что за этими надзирателями надо еще кому-то надзирать. И ситуация может дойти до абсурда.

Если государство не создает экономических условий для легальной работы, то бороться исключительно карательными мерами с нарушителями совершенно бессмысленно. Вот если мы создадим экономические условия, благоприятные для бизнеса, вот тогда мы можем заявить рыбаку: мы для тебя все сделали, а ты, тем не менее, браконьерничаешь – рыбу у тебя ловить получается плохо. И наказание должно быть неотвратимым и адекватным причиненному ущербу – я сторонник экономических мер воздействия.

Следующий вопрос, который также требует решения на законодательном уровне, это вопрос квотирования ВБР. Существующая сейчас система не отвечает здравому смыслу и не поддается логике. Мы добываем 250 видов водных биоресурсов, и все 250 видов квотируем. Надо полагать, что те ответственные лица, которые принимали это решение, исходили из презумпции изначальной виновности рыбака. Поэтому его решено было обязательно ограничить – это первая задача. И второе – чем больше квот, тем больше чиновников участвует в процессе их распределения, тем более взяткоемкое мы получаем решение.

Что происходит? Есть особо ценные, валютоемкие, стратегические и исчезающие запасы ВБР. Вот их надо квотировать. Любой специалист отраслевой науки вам за пять минут, за десять – максимум, составит их перечень.

Есть малоценные породы рыб, за добычу которых, по-хорошему, рыбакам надо приплачивать, а не сковывать их ОДУ. И если мы определяем ОДУ по всем 250 видам, то Норвегия – по 12 из 75, Япония – по 10 из 700. Более того, у ученых есть такое понятие как «предосторожная оценка ОДУ», они эти ОДУ занижают, как они считают, чтобы не повредить экосистеме. И поскольку мы определяем ОДУ на все виды ВБР, то по результатам года у нас получается, что мы его осваиваем на 45, в лучшем случае – на 50 процентов.

А так как мы вынуждены констатировать в отчетах, что ОДУ выбирается только на 45%, звучат предложения: давайте сделаем ОДУ еще ниже для того, чтобы показать, что к уровню прошлого года у нас на 1,7 процента вылов все же увеличился. Это яркий пример самообмана и самоуспокоения.

ОДУ и квотирование связывает рыбака по рукам и ногам. А мы потом ложимся здесь костьми, пытаясь выпустить вовремя приказ, например, по корюшке, путина которой составляет всего лишь 20 дней. А на эту корюшку завязаны судьбы сотен, если не тысяч, людей – рыбаки, их семьи, весь маломерный так называемый «тюлькин» или «москитный» флот. То есть мы сначала создаем препоны, и потом все вместе, героически, по ночам, преодолеваем их: проводим конкурсные комиссии и заседания в субъектах Федерации, потом курьерами и DHL отправляем бумаги сюда. Здесь мы в аппарате руководства сидим и ждем, когда нам привезут этот документ, чтобы его подписать сегодняшним числом. Мы же, как Газпром с Белоруссией, без двадцати двенадцать подписываем Соглашение. А рыба уже ушла, понимаете? С газом же еще можно и подождать, хотя тоже, я понимаю, технически сложно, но рыбе-то вообще не прикажешь – она, к сожалению, языка не понимает. Она взяла и ушла. И вот одно неверно принятое решение в результате начинает порождать системные ошибки, которых можно было бы избежать.

Но даже если приняли мы когда-то неверное решение, давайте признаем, что оно было неверным. Скажем: давайте не будем квотировать в реках, мы и так не выбираем там этот ОДУ. Зачем мы его устанавливаем тогда? Уже орудий лова нет, уже того флота нет, в конце концов, уже рынок начинает диктовать – эта рыба по себестоимости конкурентоспособна на рынке, а эта – нет. К тому же мы рыбакам практически ничем не помогаем. Вот еще один пример – как расставить приоритеты, и что важнее.

Следующая проблема – у нас неэффективный контроль над промыслом. Если мы будем совмещать экономические меры стимулирования развития легального бизнеса с административными мерами воздействия на нарушителей, тогда порядка на промысле будет больше.

На мой взгляд, Министерство сельского хозяйства и агентство по рыболовству должны способствовать тому, чтобы в отрасли пошел процесс укрупнения предприятий, в том числе и за счет слияния и поглощения. Потому что крупный бизнес не меньше нас заинтересован в отсутствии браконьеров, в отсутствии серых схем, потому что крупный бизнес пришел не на один сезон и ему необходимо работать на перспективу. И если мы начнем квоты выдавать не на юрлицо, а «под киль», то ему станет выгодно приобретать суда, потому что от этого будут зависеть наличие и размеры квот.

- Сейчас квоты даются на пять лет…

- Срок квот надо удлинять, но до разумного предела, чтобы не породить новые проблемы. Речь не может идти ни о 49-летнем, ни о 25-летнем сроке, как некоторые предлагают. Но, с одной стороны, необходимо учитывать сроки окупаемости судов, и здесь мы готовы советоваться с ассоциациями рыбаков и даже рассматривать бизнес-проекты в индивидуальном порядке. С другой стороны, существует такое явление как сокращение запасов. И может получиться так, что квоты, выданные, например, на 20 лет, уже не будут обеспечиваться наличием биоресурса в данном районе. В результате рыбаки будут вынуждены или «добивать» объект промысла, или, в конечном итоге, обанкротятся.

- Значит ли это, что Агентство готово вступать в рыбаками в режим диалога?

- Разумеется, а в каком иначе режиме можно работать? Мы же не в СССР живем, хотя даже тогда советовались. Это тогда министр рыбного хозяйства мог стукнуть кулаком по столу: так, все идем на форель. И все шли. А сейчас необходимы совместные консультации, решения, действия. Более того, мы сейчас будем создавать рабочую группу при Комиссии по административной реформе, для того чтобы определить, как говорят военные, «точку своего стояния», то есть, описать системно круг проблем и наметить пути их реализации. И в эту группу мы будем предлагать представителей рыбаков. Причем работа эта будет проходить на уровне заместителей министра: сельского хозяйства, экономического развития, будет заместитель руководителя аппарата Правительства, то есть такой уровень, на котором можно будет принимать решения.

Так вот, мы предложили, и это предложение уже было принято на подготовительном заседании, рекомендовать в рабочую группу кандидатуры специалистов от Северного бассейна, Северо-Запада, Азово-Черноморского, Сахалина и Курил, Приморья и Магадана, а также Камчатки.

Такое решение обусловлено необходимостью выслушать то, о чем говорят на местах и учесть все разумные предложения. Хотя, что скрывать, порой рыбаки пытаются брать «на горло» и давить на эмоции, но такое происходит и в других отраслях. Однако конструктивный диалог нам необходим, отрасль давно нуждается в обмене мнениями на компетентном уровне. И у этого диалога должен быть конкретный результат в виде решений, позволяющих рыбохозяйственному комплексу работать нормально. Поэтому мы заинтересованы в том, чтобы в рабочую группу вошли представители крупного рыбного бизнеса или главы ассоциаций.

- В первом своем интервью в качестве руководителя Федерального агентства по рыболовству Вы объявили, что собираетесь посетить в ближайшее время рыбохозяйственные регионы и собрать у себя совещание руководителей этих регионов.

- 15 июня мы собрали здесь, в Росрыболовстве, представителей всех субъектов федерации уровня вице-губернаторов или руководителя отраслевого департамента. Это рабочая встреча, цель которой – обмен мнениями. Это первое.

Второе. Я планирую начать свою поездку 19 июня по регионам. Жизнь, конечно, внесет свои коррективы, но мне бы хотелось посетить все рыбацкие регионы. Сейчас трудно сказать, сколько у меня на это уйдет времени, учитывая работу в аппарате, но то, что я объеду все регионы – это не вызывает никакого сомнения. Потому что если вы себе не представляете вообще лица человека, с которым говорите по телефону, и не представляете себе, что там происходит – ну как можно давать какие-то рекомендации и, тем более, принимать управленческие решения.

- Вы долгое время проработали в руководстве рыбного порта. Оцените, пожалуйста, реформу портовых хозяйств страны с позиции теперь уже руководителя Росрыболовства.

- Это было самоубийство. Я понимаю, чем было вызвано такое решение и как это происходило. Прежде всего, в 90-е годы бездумная приватизация привела к тому, к чему она привела – большинство рыбных портов ушло в частные руки. В результате естественным образом практически все они по понятным причинам оказались перепрофилированы. Я был директором порта и прекрасно себе представляю психологию его владельца, у которого абсолютно отсутствует желание заниматься рыбой. Ну, зачем, когда можно переваливать лес, уголь. Это гораздо проще и выгодней. Что такое уголь – грейдер да кран, вагоны подогнал и судно загрузил – достаточно двух человек для этого. Переваливай уголь – вот тебе и тысячи тонн, и заработок, и все хорошо! Совсем другое дело – работать с транспортным рефрижератором, еще хлопотней, когда приходят не транспортники, а, например, БМРТ или переоборудованные добытчики разгружать. Тут нужно иметь холодильники, а холодильники у нас старые, работают на аммиаке, а это масса проблем технологических. Поэтому выгоднее перерабатывать нефтепродукты, лес и уголь, что там говорить.

Но ведь государство на то и государство, что не может руководствоваться просто сиюминутной экономической выгодой. Выгода и в рыбном порту есть, но она сложносоставная, «сложноподчиненная». И на окупаемость порту может и не хватить перевалки только рыбопродукции, учитывая, что еще и рыбы стало в три раза меньше, о чем я уже говорил выше.

Поэтому порты стали многопрофильными. И ничего страшного, пусть будут многопрофильными. Только обязательно с участием государства. Потому что самостоятельно мало кто из собственников будет вкладываться в инфраструктуру. Это невыгодно. Срок окупаемости причала, притом, что причалы у нас государственные, это 15-20 лет, покупать краны и строить холодильники – это все не очень выгодно. Гораздо выгоднее поставить бочку и трубопровод на причал, и качай себе нефть. Поэтому то, что государство отдало порты на откуп бизнесу, явилось фактом близорукой позиции. Сегодня кое-что, благодаря усилиям отдельных людей, удалось сохранить. И наша задача – все рыбные порты переподчинить, вернуть их в ведомство. Вовсе не потому, что мне хочется еще и портами заниматься, дело не в этом. Дело в том, что, если мы отдадим их Минтрансу, то они окончательно потеряют свое первоначальное предназначение. Позиция Минтранса очень простая: все порты – это просто порты. Они переваливают и рыбу, и цемент, и уголь, они все многопрофильные. Поэтому давайте их назовем просто «торговые порты», «морские торговые порты». Рыба – это тоже товар, груз для перевалки, и все, кажется, логично.

Но если из наименования порта убрать слово «рыбный», то после этого начинает выхолащиваться и суть вопроса. И в результате для Минтранса мы тоже становимся пасынками со всеми нашими проблемами. И что получится? Вот мы с вами говорили, что надо законодательным образом закрывать от нелегального экспорта нашу исключительную экономическую зону, одна из мер – это рыбу на российский берег с последующим оформлением. Еще один механизм – это плата за пользование водными биологическими ресурсами, если ты везешь на экспорт – одна ставка, если ты везешь в страну – ставка ниже или «ноль», как вариант, но это пусть Минфин считает. И когда мы это все пробьем, вытрем пот со лба, скажем «уф, получилось», рыбаки нам скажут: ребята, все это очень здорово, куда идем, какой берег? Вы нам покажите причал, куда выгружать? У нас в Азово-Черноморском бассейне ни одного порта не осталось, вообще ни одного. Куда будем причаливать? На Дальнем Востоке Невельск с Охотском под банкротством, что остается – Владивосток?

- Владивосток. Но это далековато…

- Вот именно, Владивосток далековат. Что будем делать? Понимаете, если мы сейчас рыбные порты не соберем и не сохраним, тогда это решение «Рыбу – на берег» окажется пустым. Мы тем самым опять будем подталкивать рыбаков к браконьерству.

И если мы в принудительном порядке будем заставлять рыбаков везти уловы на российский берег, а берег к этому не будет готов, и рыбаки об этом будут прекрасно знать, они будут выворачиваться угрем и уходить в порты сопредельных государств, потому что они физически не могут, технически не могут рыбу выгрузить здесь.

Поэтому вопрос о портах – вопрос принципиальный. Мы не решим проблему возвращения рыбы на российский берег, пока берег у нас не будет готов. И, конечно, эта вся цепочка должна работать – заморозка, холодильники, транспортировка, льготные ставки РАО РЖД, потому что невыгодно везти рыбу с Дальнего Востока. С одной стороны, страна в ней нуждается, на Дальнем Востоке такая рыба, которой нет нигде в России больше, с уникальными характеристиками. С другой стороны, это невозможно, выгодно получается только краба возить.

- На одном из последних совещаний Министр Алексей Гордеев сообщил, что будет составлен реестр рыбодобывающих компаний, находящихся по сути в собственности или под влиянием иностранцев. Как Вы оцениваете угрозу потери российских биоресурсов в результате таких операций с собственностью, и возможно ли пресечь экспансию иностранцев в отечественную рыбодобычу?

- Ну, конечно, возможно. Во-первых, угроза, на мой взгляд, колоссальная. Вы знаете, что целые центры рыбоперерабатывающей промышленности выросли на японском берегу и, особенно, в Южной Корее, Китае, да и в Северной Корее уже тоже. Все они, можно так сказать, паразитируют на наших биоресурсах. И зарабатывают колоссальные деньги, которые, минуя российскую казну, утекают к ним. Получается что мы, благодаря Господу, стали владельцами колоссального богатства, но в силу разного рода причин не можем ими распорядиться.

Поэтому, прежде всего, я абсолютно согласен с Президентом Владимиром Владимировичем Путиным. Кстати сказать, впервые Президент озвучил проблему в Послании Федеральному собранию. Это говорит о том, что, во-первых, проблема уже стала национальной. И если у нас есть Национальные программы, то у нас есть и национальные проблемы. А, во-вторых, Алексей Васильевич абсолютно прав, и влияние иностранного капитала на нашу рыбодобычу необходимо ограничивать.

Мы получаем порядка 900-950 миллионов рублей от иностранных компаний в качестве платы за пользование нашими биоресурсами. Но это другой вопрос и, в общем, Президент говорил на самом деле не об этом. Президент и Министр говорили о том, что за формально российскими компаниями видны «уши» соседей из сопредельных государств.

Я полагаю, что здесь большое поле деятельности для Федеральной службы безопасности, для Антимонопольной службы. Наша позиция, позиция Агентства – каленым железом выжигать. Каленым железом. Вплоть до любых мер, вплоть до изъятия судов. Потому что бенефициаров конечных можно вычислить, было бы желание. Но при этом мы должны сказать: правила игры вот такие, они прозрачны, они понятны для всех, мы даем вам год, например, переходного периода – определяйтесь. И мы через год по этому реестру компаний вычисляем бенефициаров. Понятное дело, что следы вас напрямую в Корею не приведут. Все эти компании зарегистрированы на Вирджинских островах, на Каймановых островах. Все это будет делаться через оффшорные зоны.

И давайте бороться. И пусть кто угодно кричит, что это ущемление прав и свобод. Чьих? Оффшорных зон? Если конечные бенефициары сидят в оффшорах, мы имеем право полагать, что речь идет на самом деле о компаниях с иностранным участием, и эти компании будут просто исключаться из реестра рыбодобывающих компаний.

Но при этом надо дать переходный период людям, потому что, я не исключаю того, что и наши суда таким образом управляются из оффшоров. Это надо прекращать, потому что мы по-другому просто не разберемся.

Еще одна проблема, которая созвучна с тем, о чем я только что говорил, это проблема осетровых. Об этом говорят все, и дошло до того, что вот еще немного, и мы будем ОДУ по икринкам определять, да и осетров по головам считать. Потому что, во-первых, идет хищнический вылов, во-вторых, когда мы разрешили конфискованную продукцию реализовывать через РФФИ, мгновенно создалась преступная цепочка: я ловлю незаконно, прихожу к вам, вы в погонах, говорю, товарищ дорогой, я поймал, извините, так получилось. Он говорит: отлично, вот есть компания, уполномоченная, она продает по «сумасшедшей» цене, аж 50 рублей за килограмм этого осетра. Причем под эту справку о конфискате на одну тонну пропускают сто, и одну и ту же справку показывают все время. В результате государство как бы получает свои 50 рублей. Да, 50 рублей оно получает, только цена рыночная отличается в сотни раз. Поэтому таким людям даже кокаин не надо развешивать, у них прибыль выше, чем у наркодилеров.

В связи с этим абсолютно понятно – если мы не введем госмонополию, ничего не получится. Если мы ловим браконьера с осетровыми – только уничтожение, и все. А если существует госмонополия на осетровых и обязательное уничтожение конфиската, любой человек, замеченный на рынке, в супермаркете, где бы то ни было, с хвостом или с баночкой, – браконьер уже по определению.

А возвращаясь к вопросу сокращения объектов, по которым рассчитывается ОДУ, хочу ответить скептикам, которые беспокоятся о том, что лов будет бесконтрольным. Вовсе нет. Можно сделать по аналогии с охотниками. Есть сроки, когда можно ловить, есть орудия лова и есть район промысла. Все. Условно говоря, с 5 мая по 15 августа – можно, но как только вы замечены 16 августа или 4 мая – вы браконьер по определению, даже не надо разбираться, и так все понятно.

Но в установленные сроки каждый имеет право выйти на промысел.

- И последний вопрос. Вы очень уверенно говорите о возможности решения проблем. Что дает такую уверенность в том, что все это будет реализовано?

- Я думаю, то, что нам удается сделать, зависит от уровня задач, которые мы перед собой ставим. Наполеон говорил: «Требуй от человека невозможного, получишь максимум». Поэтому я полагаю, что если мы ставим перед собой вот такие задачи, если мы решим 70%, да даже 50% проблем, которые стоят перед отраслью, я буду считать свою задачу выполненной.

Просто, если вы ввязываетесь с драку с мыслью о том, что можете проиграть, вы безусловно проиграете. Вы сами себе даете психологическую установку на проигрыш, на возможность проигрыша. Как в известном фильме Балабанова: «В чем сила, брат? – В правде». Если у вас есть ощущение внутренней правоты, вы эту правоту будете доказывать с пеной у рта на любом уровне. Если люди, в том числе и те, кто принимает решения, почувствуют, что вы руководствуетесь интересами дела, а не возможностью что-то там перераспределить для собственных нужд, то они станут вашими союзниками. Понимаете? Вот это дает мне уверенность.

В первую очередь, я привык отвечать за свои слова и свои решения. Во вторых, я прекрасно понимаю, что сегодня сложилась ситуация, о которой еще Ленин говорил: «Вчера было рано, а завтра будет поздно». Если Президент страны в Послании озвучил проблему рыбной отрасли, а Председатель Правительства, побывав на Дальнем Востоке, говорит о том, что ситуация чрезвычайная, то надо что-то делать. И ведь это не просто слова, все дают поручения. Мы понимаем, что сегодня руководство страны готово выслушать наши предложения, услышать их.

- Впервые за много лет.

- Совершенно справедливо. До этого рыбаки и даже те руководители, которые искренне хотели что-то сделать и что-то изменить к лучшему, бились, как рыба об лед. Они не были услышаны: да погодите вы со своей рыбой, у нас тут поважнее проблемы, с нефтью беда, с углем, а вы тут… У нас шахтеры бастуют, а вы тут со своей рыбой. Вы там всегда поймаете себе, заработаете… Вот такое было отношение.

Ситуация поменялась.

- Значит ли это, что Россия вышла на качественно новый уровень своего развития?

- Безусловно. Безусловно. Страна, которая начала задумываться о проблемах, о которых не думала с 90-го года, страна, которая стала задумываться о потомках своих, о демографической проблеме, о здоровье стариков и начала что-то для них делать, – вышла на новый уровень.

Я полагаю, что страна выздоравливает. Как говорил великий российский дипломат – канцлер Александр Горчаков, «Россия сосредотачивается». И, кстати сказать, все то, что происходит вокруг России, вся международная ситуация, которая складывается сегодня, мне лично доказывает, что мы начинаем меняться, что мы качественно другая страна, а не та, которая была 10 лет назад. Доказательство тому – оголтелые нападки на Россию. Значит, мы абсолютно точно на правильном пути. Потому что вы прекрасно понимаете, что внешний мир в силу законов глобального рынка, его крупные игроки, последние 15 лет Россию во внимание не принимали, ее просто вычеркнули. Как говорил господин Бжезинский, «существование России – это большая историческая ошибка, и ее нужно исправить». Как это обычно бывает с Россией, как-то она там сама варилась в собственном соку, что-то там происходило, ее так снисходительно сначала похваливали за демократию, потом поругивали, но так, все очень снисходительно было. Потом вдруг явился новый образ России – обновленной, поднявшейся с колен, гордой и мощной. Конечно, это не нравится. Мы же ввязываемся в передел на мировых рынках. Кому это понравится? Естественно, нас пытаются «поставить на место». Ну, и используются разные методы, не было бы Бронзового Солдата, польского мяса или радара в Чехии, они бы что-нибудь другое придумали.

Поверьте мне, когда сейчас мы будем вводить монополию на осетровых, когда мы начнем регулировать законодательно свою экономическую зону, мы такого наслушаемся от международного сообщества! Что так нельзя, что мы варвары, что у нас авторитарный режим, и Бог знает что еще.

Как только мы начинаем отстаивать свои интересы, мы начинаем выслушивать порцию критики. Это – нормально. Это абсолютно нормально. Таковы правила мировой игры, ничего страшного. Мы готовы. Нам бы, главное, у себя дома порядок навести.

- Спасибо большое. Мы Вам желаем успехов в Вашей нелегкой работе.

- Спасибо, помогайте. Потому что проблемы решаются быстрее и легче, если по ним сформировано общественное мнение и оно отражено в отраслевой прессе.

Эдуард КЛИМОВ, журнал «Fishnews – Новости рыболовства»