ткани гонад и приготовления гистологических препаратов, другие же могут отражать естественную морфологическую вариабельность в популяциях или являться следствием нормальных, никак не связанных с загрязнением окружающей среды, физиологических процессов. Целью настоящей работы является на конкретных примерах показать, что вполне возможна иная интерпретация многих картин, описанных различными авторами как «нарушения» воспроизводительной функции осетровых, и обратить внимание специалистов на необходимость более строгой аргументации делаемых выводов.

Общим недостатком многих работ, касающихся рассматриваемого вопроса, является отсутствие надежного контроля. Это объясняется объективными причинами. Поскольку все естественные биотопы, в которых обитают осетровые, в той или иной мере подвержены антропогенным воздействиям, нет возможности сравнивать получаемые данные с контрольным материалом из абсолютно чистого водоема.  Различные исследователи решают данную проблему разными путями. Чаще всего сравниваются материалы, полученные в разные годы исследований (Романов, 1990; Шевелева, 1990; Акимова, Рубан, 1991, 1992, 1996; Корниенко и др., 1994; Саенко, 1997). Так, например, Н.В.Акимова и Г.И.Рубан (1992) сравнивают материалы по сибирскому осетру р.Лены, собранные в 1964-1977 гг. и в 1986 г., и находят резкое возрастание частоты нарушений в 1986 г. по сравнению с предыдущим периодом. На наш взгляд, такое сравнение не совсем корректно, поскольку в 1964-1977 гг. при сборе и обработке материала, вероятно, задача специального поиска аномалий гаметогенеза еще не ставилась. То же самое можно сказать о работе В.Г.Шагаевой с соавторами (1993), в которой для сравнения с современным состоянием яйцеклеток осетра на Волге использованы фиксации икры от двух особей куринского осетра, собранные в 1960 и 1972 гг. В данном случае различия между «опытным» и «контрольным» материалом вполне можно объяснить не антропогенными факторами, а тем, что материал взят из бассейнов разных рек и, вероятно, относится к разным видам (в Куре преобладает персидский осетр, в Волге — русский). Кроме того, использование для сравнения икры от двух самок, на наш взгляд, явно недостаточно. В этой и другой работе этих же авторов (Шагаева и др., 1994) приводятся данные о числе аномальных ооцитов у русского осетра и севрюги в дельте Волги в 1988-1991 гг. Для севрюги, например, приведены следующие цифры: 1989 г. — 55-100%; 1990 г. — 95-100%; 1991 г. — 100%. Эти данные, по мнению авторов, свидетельствуют об усилении вредного антропогенного воздействия на производителей, хотя достоверность различий между годами не оценивается. Подобных примеров можно привести достаточно много.

Некоторые из описанных «аномалий» в действительности являются артефактами. Это иногда признают и сами авторы. Так, например, Н.В.Акимова и Г.И.Рубан (1991, 1992) и В.Г.Шагаева с соавторами (1993) указывают, что деформация желтковых ооцитов является следствием фиксации и гистологической обработки. Тем не менее, в этих и других работах (Романов, 1990; Шевелева, 1990; Рубан, Акимова, 1991, 1993; Шевелева, Романов, 1994; Акимова, Рубан, 1995, 1996; Акимова и др., 1995 а; Горюнова и др., 1997) этот признак рассматривается как один из показателей нарушения гаметогенеза. В некоторых из перечисленных публикаций даже приводится цифровой материал, характеризующий процент изменивших форму или лопнувших в фиксаторе